Читаем без скачивания Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов

Доктор Хоуп, к которому первыми обратились семьи сошедших с ума матросов, а после члены комиссии, ученые, эксперты, генералы и журналисты, стал в одночасье знаменитостью. У него брали интервью, его мнением интересовались люди, которых он в глаза не видел и которые еще вчера не знали о существовании его самого. Газеты помещали заголовки: «Доктор Хоуп комментирует загадочное происшествие в океане…» Словом, провидению было угодно забросить провинциального доктора на вершину славы.

Но дальше этого дело не сдвинулось. Бремя шло, но ни комиссия по расследованию, ни другие полномочные органы словно бы не проявляли интереса к случившемуся. Более того, вскоре была выстроена довольно ощутимая стена между происшествием и всеми, кто пытался вникнуть в его суть или хотя бы интересовался им. Создавалось даже впечатление, что кто-то нарочно хочет свести на нет все, что касается странного случая с моряками.

Как известно, недостаток информации рождает слухи, и вот одна из газет рискнула обратиться в столичную клинику, в которой находился Воздушный Вайс, с просьбой об интервью. И такое разрешение было довольно быстро получено, может быть потому, что хозяин несчастного «Дюгоня» был уже достаточно излечен, чтобы дать то интервью, которое было выгодно правительству.

В интервью ни слова не говорилось о деле, а все сводилось к тому, что, совершая тренировочный полет вдоль побережья, он, Эр-Вайс, нечаянно увидел свое судно и решил пошутить. У него было хорошее настроение, и он поэтому от души безобразничал, летая над своими моряками. Ничего особенного на шхуне он не заметил, разве что застолье. Но, будучи незлобивым человеком, не стал мешать: у моряков тяжелая доля, и если они отмечают какой-то праздник, разве у хорошего хозяина это основание для гнева?

Интервью получилось оптимистичным и сусальным. Набор благодушных истин вырывался из уст человека, который до полета намеревался лишить своих матросов последнего куска хлеба, а после полета ходил по всему городу и дарил принадлежавшую ему движимость и недвижимость. В пять минут Эр-Вайс сделался нищим, и его домочадцы и адвокат вынуждены были уже в вечерней прессе сделать заявление, что все сделки, совершенные мистером Эр-Вайсом, надлежит считать недействительными, так как совершены они в состоянии странной эйфории. И это при том, что мистер Эр-Вайс никогда не употреблял наркотики, не пил и даже не курил. Но позвольте, какое-то обстоятельство или происшествие сделало же его неуемно жалостливым, благодушным и карикатурно добрым?

Ответа на этот вопрос обыватели в интервью не получили. И позднее слухи не прекратились, а породили другие: кто-то склонен был считать мистера Эр-Вайса клиническим сумасшедшим, заболевание которого проявилось только недавно в силу какого-то обстоятельства; другие утверждали, что он вступил в какую-то секту, обещавшую ему от дарения всего им розданного немыслимые проценты; третьи — были и такие — немедленно записали его в пособники Москве. И надо отметить, что и у первых, и у вторых, и у третьих были свои совершенно определенные на этот счет соображения и даже, как это часто бывает, доказательства.

В рыбацких кабаках говорили только про «Дюгоня», спорили, бились об заклад, и, надо думать, немало денег перешло бы из рук в руки, если бы только правительство смогло объяснить истинную причину произошедшего.

Высказывая свое мнение в очередном доневении правительству, руководитель комиссии предположил, что команда сошла с ума либо потому, что получила по радио сообщение о каких-то экстремальных обстоятельствах, либо потому, что увидела в море какое-то доселе невиданное животное или мираж.

Это выглядело почти правдоподобно, но совершенно не проливало свет на сумасшествие патрона, пролетавшего на самолете в семи-восьми метрах над палубой.

Несколько специальных самолетов исследовали воздушное пространство над тем местом, где произошла история. Были сделаны замеры воды, изучены ее химический состав, температуры, воздушные слои над морем, облака, затребованы у метеорологических служб сводки погоды и состояния атмосферы за то число. Ничего утешительного, ничего того, чем можно бы хоть как-то что-то объяснить.

Газетные остряки уже говорили, что в этом месте обнаружен второй «бермудский треугольник», но и остроты не приближали к истине.

Не раз опрошенные моряки шхуны «Дюгонь» ничего нового пояснить не смогли, кроме того, что около полудня в тот день на них напало вдруг непонятное им доселе чувство альтруизма, желание сделать друг другу приятное, понравиться друг другу. Их осенила вдруг страшная забота о близких, разговоры о которых продолжались до самого берега.

Портовые власти сообщили, что при входе в бухту шхуна не дала опознавательных сигналов, что по навигационным законам является преступлением. Ведь если бы был туман, то и «Дюгоню» и другим судам могла грозить опасность столкновения, на что капитан, глупо улыбаясь, заявил, что он нарочно не давал гудки, чтобы не мешать тем, кто отдыхает: возвращались они довольно поздно, и гудок мог бы разбудить спящих. А что касается рыбы (шхуна пришла без улова), то он, капитан, считает негуманным ловить рыбу. Нельзя уничтожать живые существа.

Это был разговор нездорового человека.

Была сделана одорологическая экспертиза шхуны. Тщательно исследовались пробы воздуха для обнаружения случайно попавших на шхуну и чудом уцелевших до экспертизы токсических веществ: быть может, веселящего газа или каких-то подобных средств. Но и экспертиза не дала никаких ответов, могущих пролить на все это свет. Воздух был чист и нетоксичен, что, впрочем, подтверждалось и состоянием здоровья моряков: они были здоровы и жизнеспособны, за исключением лишь некоторого психического отклонения.

Интерес к генетике непрерывно растет. В последние годы в стране организован ряд новых институтов генетики и селекции. Так, в Москве созданы институты общей генетики, биологии развития, медицинской генетики, генетики и селекции промышленных микроорганизмов. Созданы также институты в Новосибирске, Минске, Баку, под Ереваном.

4

Правительство вынуждено было открыть публичный диспут. Газетные полосы отдали на растерзание ученым. А те, в свою очередь, дорвавшись до них, предали гласности многое из того, что по разумным причинам наука скрывает от человечества.

Канадский психиатр Винек заявил, что наблюдаемый у команды «Дюгоня» психоз мог возникнуть лишь после химического или биологического вмешательства, на что шведский биолог Гаррес категорически ответил, что подобных столь долго действующих Средств пока еще не изобрело человечество.

«А если изобрело?» Так называлась статья польского биолога Заленского. Ведь имелись же в начале двадцатого века случаи, когда нигде не зарегистрированные врачи делали блестящие операции трансплантации внутренних органов! Официальная медицина раскачивалась и подбадривала себя вскриками: «Вот-вот научимся», а в это время операции давно уже успешно проводились, миллионеры платили за пересадку почек и печени. Известны случаи, когда в ряде стран стали пропадать подростки, используемые этими врачами-изуверами именно как набор запасных частей к тем, кто платил им невероятные суммы.

Так газетчики пугали своих читателей. И в конце концов ряд стран предложили свои услуги по части расследования инцидента на побережье.

От Советского Союза на побережье выехал я. То есть, конечно, для всех — профессор Вождаев. О том, что его нет на свете и за него доклад будет делать милиционер, никто пока не знал. Но не самоцелью был этот доклад. Важнее было установить, кто и почему охотился за архивом ученого.

Одним из американских представителей был некий Альварес. «Был» — потому что его самолет взорвался над Атлантическим океаном по не установленным пока причинам. Альварес погиб. Моя привычка все уточнять в данном случае вызвала раздражение у устроителей нашего визита на побережье, хотя я и не спросил ничего недозволенного, лишь: «Сколько народу погибло в самолете?»

Вместо ответа получил поразительный по безразличию и равнодушию (все-таки погиб человек, коллега), но очаровательный и хорошо отработанный взгляд мисс Лорри, ассистента шефа группы экспертов. Но все же мисс Лорри немного переиграла. Я в силу своих профессиональных данных знаком как-никак с разными оттенками выражения чувств. Ее чувства выражали досаду, хотя вряд ли она знала, кто такой Альварес. Но она дословно перевела мой вопрос американцам. Кроме того, не укрылось от нее, что почему-то я скупил все названия газет на побережье за это число.

Я до сих пор уверен, что газетная шумиха вокруг гибели самолета началась с моего вопроса. В первой же газете, собрав все свое знание английского, я прочитал о том, что самолет, летевший над Атлантическим океаном и столь бесславно погибший, был почти пуст и перевозил лишь крошечную группу осужденных в закрытом салоне, ну а в первом классе летел Альварес. В другой газете высказывалась версия, что эти самые каторжники были приговорены к электрическому стулу, иначе правительству пришлось бы платить большие проценты их семьям, а это до сих пор не сделано. «Быть может, — констатировала газета, — судьи, купленные авиакомпанией, вынесли смертный приговор задним числом. Но в этом случае — а это уже дополнил про себя я — не могло ли быть так, что смертный приговор заранее, а не задним числом, вынесли Альваресу».